5 объектов музыки, которые изменили Олега Безбородько
Мы продолжаем рассказывать о том, как искусство меняет человека. В этом выпуске рубрики «Пять о пяти», Олег Безбородько вместе с другими композиторами, назвал пять ключевых моментов мира музыки, которые определили его творческое становление.
Олег Безбородько – композитор, пианист, доцент кафедры специального фортепиано музыкальной академии Украины им. Чайковского, кандидат искусствоведения
В детстве я знакомился с музыкой преимущественно через чтение нот с листа, то есть играя ее сам. Записей симфоний или концертов в нашем доме практически не было слышно, — пластинки с классической музыкой были, но с тех пор, как родители отдали меня в музыкальную школу, звуков, издаваемых мною на рояле им, очевидно, было вполне достаточно. С творчеством Равеля я впервые познакомился в 11 лет. Я зашел в аудиторию, где до этого репетировали студенты консерватории, они оставили ноты «Гробницы Куперена» Мориса Равеля. Признаюсь в страшном грехе — я стащил эти ноты, они до сих пор у меня лежат. Я начал по ним играть, сначала очень коряво — в одиннадцать лет у меня по-другому не получалось. Но я не останавливался. Из года в год я продолжал наигрывать. Мне просто очень понравилась эта музыка, я купался в её мелодиях, смаковал их.
Равель стал моим любимым композитором. Что интересно, на протяжении многих лет я так и не удосуживался узнать, как это произведение звучит в записи или на концерте.
И вот, наконец, мне дали пластинку. Я разочаровался страшно. Потому что наконец-то услышал, как эта музыка разворачивается во времени. Я просто не успевал за звуками, они убегали от меня. Получалось нечто совершенно другое, чем я себе представлял.
Растягивание времени у Равеля невероятно насыщенное. У него строгие композиционные рамки, но в них происходит очень многое. А еще у него, как ни у какого другого композитора, проявляется извечный фрейдистский дуализм Эроса и Танатоса. С одной стороны – свободно льющиеся, удивительно красивые, развертываемые «бесконечные» мелодии, с другой — строгость и точность формы, ритмическая остинатность, часто доходящая до механистичности. Самый показательный пример – «Болеро». О жестких рамках можно не говорить — они там и так понятны. В то же время, если вы попросите любого музыканта вам спеть тему этого, казалось бы, популярного произведения, музыканта, я даже не говорю про обычного человека, он на третьем такте собьется. Сложно придумать что-либо более механичное, чем ритм «Болеро», и одновременно что-либо более хрупкое и прекрасное в своей неравномерности, чем его тема. Эта двойственность как нельзя лучше отражает двойственность бытия – жизнь и смерть, свобода и порядок, Эрос и Танатос. Я очень полюбил Равеля за обязательно присутствующее в его музыке ощущение неуловимой вселенской тоски и постоянно ускользающего идеала.
Думаю, пример этого влияния довольно банален, в моем поколении их любили все.
Я был воспитан в духе классической музыки, и тут услышал «битлов»: такие странные и очень простые гармонии. Они мне необычайно понравились. Думаю, в массовой культуре не было людей более талантливых и изобретательных, чем эта четверка. В их песнях практически нет проходных моментов.
Если Равель – это соединение Эроса с Танатосом, то музыка Beatles мною ощущается как чистая радость. Еще о себе дал знать фактор массовости.
Я вот тут недавно думал о том, как можно определить XX век. Пришел к выводу, что это, в первую очередь, массовость: в потреблении, в искусстве, в казнях. Интересное наблюдение: если советское общество было массовым в политической и социальной жизни, то западное породило массовость в культуре, причем спущенную не сверху, а произведенную естественным образом.
The Beatles — часть этой культуры, и они, безусловно, оказали колоссальное влияние на миллионы людей. Я тут не исключение.
В юности я хотел пойти именно по пути популярной музыки, когда-то сочинял множество мелодий, заготовок, романсов, которые по замыслу должны были оформиться именно в этом жанре. Но в итоге они получались скорее в духе Равеля, чем Beatles.
Николаус Арнонкур — известный австрийский дирижер, представитель так называемого аутентичного направления в исполнительстве классической музыки. Это еще называют HIP: Historically Informed Performance. Направление оформилось в середине XX века и провозгласило, что старинная музыка, например барокко, исполняется неправильно, с большими искажениями, которые были привнесены в романтическую эпоху.
Во многом это касается инструментов. Примерно во второй половине XVIII века произошла революция в музыкальной сфере, многие старинные инструменты отошли в прошлое. Например, был клавесин и клавикорд, а появилось фортепиано. Мало кто знает о существовании целого семейства виол: виола да браччо, виола да гамба. Даже в привычных нам скрипках многое изменилось: натяжение и настройка струн, устройство смычка.
Второй момент заключается в том, чтобы найти старинные музыкальные трактаты и пособия. Кстати, при их изучении выяснилось, что нотная запись того времени была чрезвычайно условна. Всё это свелось к тому, что произведения, написанные до эпохи романтизма, нашим современникам казались очень простыми, наивными и бедными на исполнительские возможности. Но если раскрыть принципы, по которым классическая музыка исполнялась в ту эпоху, она может стать чрезвычайно выразительной и найти большой отклик у современного слушателя. Например, как в романтическую эпоху исполняли Баха: огромный хор, оркестр, — всё это подавляет своим пафосом. А на самом деле, изначальное звучание было более камерным: в нём каждый голос, каждая линия прослушивались очень точно и прозрачно. Именно в сплетении этих линий, каждая из которых разговаривает как собеседник, и заключалась вся прелесть. Для меня это стало настоящим открытием. Я воспитывался в традиционной школе, и Баха, конечно, очень уважал, но воспринимал его скорее как историческую глыбу, чем автора, который может вызвать какой-то живой эмоциональный отклик. Мне всё время казалось, что в нём что-то не так. И вот, познакомившись с исполнительством Николауса Арнонкура, я наконец-то понял, в чем дело. Бах заговорил со мной на новом языке.
(примечание редакции: о творчестве Николауса Арнонкура также читайте высказывания Виталия Вышинского)
Ричард Тарускин — американский музыковед, знаток русской музыки. Оксфордский университет поручил ему написать книгу по истории музыки, которая выпускается раз в пятьдесят лет. В итоге получилась работа, которая хоть и написана достаточно плотным профессиональным языком, но читается как детектив.
Тарускин бывает очень провокативным, иногда слишком. Он любит затрагивать тему антисемитизма, особенно у Мусоргского. Еще он показывает (как и многие до него, но Тарускин делает это очень ярко), что история музыки — это, скорее, создание мифа, выражение мнения определенного социального класса, духа времени, чем история в чистом виде.
Еще он развенчивает идею постоянного прогресса, тем более, в искусстве. Он с с достаточной иронией относится к авангарду как поиску постоянно нового и показывает, что это — продолжение романтической идеи об исключительности художника. Получается, что авангард — своеобразное порождение романтизма.
Джордж Крам – американский композитор, который создал свой особый мир музыки, невероятно красивый. Крам использует расширенные приемы игры на инструментах, наполняет произведения большим количеством символов. Его партитуры — это произведения живописного искусства, но они не просто умозрительны, за красивым оформлением следует изумительное звучание.
Крам остается своеобразной вещью в себе, подражать ему достаточно сложно, но то, что он делает, не может не оказывать влияния.
Інші публікації
Популярное
В тренде
