Музыка и музыканты, которые определили Виталия Вышинского
Мы продолжаем рассказывать о том, как искусство меняет человека. В этом выпуске рубрики «Пять о пяти», Виталий Вышинский вместе с другими композиторами, назвал пять ключевых моментов мира музыки, которые определили его творческое становление.
Виталий Вышинский – композитор, кандидат искусствоведения, доцент кафедры теории и методики музыкального искусства института искусств Киевского университета имени Бориса Гринченко. Лектор образовательной организации «Культурный проект», лектор открытого лектория «Звук» от OK’projects в арт-центре Closer. Стипендиат Международного Вагнеровского общества. Автор камерно-инструментальных, камерно-вокальных произведений, театральной музыки. Участник фестивалей современной музыки в Украины и за рубежом.
Моё первое яркое впечатление от музыки связано с её пониманием. Тут важно уточнить — пониманием не того, о чём она, а музыки как таковой… Постижением её качеств, её целостности, её…. Не знаю, как объяснить это лучше. Пожалуй, расскажу историю. Однажды, будучи учеником детской музыкальной школы, я наблюдал, как другая ученица разыгрывается (т.е. готовится к уроку) на материале двухголосной инвенции c-dur Иоганна Себастьяна Баха. Услышав эту маленькую пьеску, я стал, как вкопанный! Это не было выдающимся исполнением. Наверное, это даже не было хорошим исполнением! Но меня заворожило звуковое плетение, выполненное в двух голосах Бахом. Перед моим внутренним взором вся эта красота предстала предельно ясно, поэтому я так хорошо помню впечатление. Однако не стоит сразу же впадать в пафос из серии: «Ну да — это же Бах! Это же наше всё!», и далее дребедень в том же духе. Нет, моё впечатление, несмотря на его яркость, было очень ровным. Просто я осознал, насколько эта музыка пластична, как она льётся, соединяется, переливается. Чистое и прозрачное звучание — как ручей, течение которого завораживает и увлекает за собой.
С этим произведением связано моё второе сильнейшее музыкальное впечатление. Но в данном случае огромное значение имеет также и исполнение. Порою музыка Игоря Стравинского кажется холодной, объективной, даже отстранённой. Не выражение, а изображение. Вместе с тем, она внутренне взрывная. И мне это очень нравится. Меня приводит в восторг эта диалектика упорядоченности и стихийности. Помните, как Милан Кундера охарактеризовал «Весну священную»: «Аполлоническое изображение дионисийского экстаза». Блестяще! Точнее и не скажешь.
Именно так я и услышал «Свадебку» в исполнении ансамбля Дмитрия Покровского. Оно взорвало моё восприятие музыки. Я не мог себе представить, что такое вообще возможно, не мог помыслить, что так тоже можно делать. Они исполнили «Свадебку» исключительно дионисийски: агрессивно, варварски, дико, эмоционально необузданно, чувственно-эротично. Впечатление было таким сильным, что я не смог ночью уснуть. Утром прибежал в музыкальное училище с твёрдым намереньем ещё раз послушать «Свадебку» — кстати, этого не нужно было делать, второй раз воздействие было не таким сильным. Тем не менее, с тех пор ни в чьём другом исполнении слушать «Свадебку» не могу: мне не хватает этой жёсткости, я бы даже сказал, жестокости.
Меня несколько настораживает неприкрытая эмоциональность, чрезмерность чувства, открытая сентиментальность в музыке, так как часто это выглядит как манипуляция слушателем со стороны автора. Иногда же такого рода музыка находится в опасной близости с малоприятным для любого сочинителя явлением — банальностью. Поддавшись чувственному порыву, очень просто впасть в пафос, который так «раскачает» сердечную мышцу, что сразу и не поймёшь, а было ли что-то ещё, кроме безудержного потока чувственных излияний! Но как понять, обманывают тебя или открывают необъятные горизонты? Как определить, что за банальным кроется глубинное, а не наоборот?.. А никак!!! Ты просто знаешь, и всё тут! Это подобно любовному признанию. Распознаёт же как-то девушка правду в эмоционально горячей, но такой банальной фразе юноши, как «я люблю тебя»! Возможно, дело в контексте?
Тут мы логично подошли к Густаву Малеру. О нём сложно говорить. Его музыка — это гремучая смесь из банальностей, эмоциональной безудержности, «соплей», но вместе с тем чего-то невообразимого, всеохватного, глубинного, космического. И всё, что я только что сказал, даже на миллиметр не подвело нас к пониманию музыки Малера. Нет слов, способных раскрыть специфику его звукового мира. Мира! — именно так он характеризовал свои симфонии. Симфония, как отовсюду звучащий мир. Такой громадный и сложный, что в нём потеряться ничего не стоит. Я помню два свои впечатления от Шестой симфонии Малера. Первое, училищное — что это длинная, скучная и непонятная вещь. Но когда я её второй раз услышал на первом курсе консерватории в исполнении Пьера Булеза, у меня был приступ паники, просто сорвало крышу. Я лез на стены, метался по комнате, хватал телефон и писал сообщения с текстом «что делать?», «как быть?». Мне было страшно. Мир рухнул. Говорят, Малер боялся, что люди не смогут жить дальше, услышав эту симфонию. Он сам после премьеры с трудом себя контролировал, ходил по комнате туда-сюда и заламывал руки. Ответом же на волнующие меня тогда вопросы «что делать?» и «как быть?» стало: «Слушай Третью симфонию Брамса». Чего я, признаюсь, не сделал. Наверное, зря. Скажу лишь, что с того момента Шестую Малера я больше не слушал. Боязно:).
Сложно объяснить, в чём именно заключается сила этой симфонии. По всей видимости, всё дело в подсознании воспринимающего: музыка Малера метит именно туда, и, поверьте, всегда попадает в самую больную область. Кроме того, слушанье симфонии Малера требует физической выносливости, она может просто придавить вас количеством звука. Но, несмотря на свою тяжесть (психологическую и физическую), но хотя бы раз в жизни это нужно услышать, тем более что антидот уже известен — Третья Брамса:)
4. Творчество Николауса Арнонкура
О-о-о! Николаус Арнонкур — это больше, чем дирижер, это целая концепция! Фигура небезусловная, вызывающие споры, но всегда меняющая восприятие и, самое важное, понимание музыки. Чего только стоят его слова о том, что роль музыки состоит не в «декорировании» настоящего, что она не инструмент бегства к спокойствию прекрасного прошлого. Напротив, смысл даже самой умиротворённой и красивой музыки в том, чтобы она тревожила и волновала! Но чтобы это постичь, нужно включить мозги и начать думать. Говорю банальности, но это так и есть. И об этом приходится постоянно напоминать — что Арнонкур и делает в статьях и своих интерпретациях старинной музыки, а также музыки XVIII—XIX века. Да-да, именно так — в том числе и XIX века! Послушайте, как он играет Антона Брукнера. Это же просто сказка! В его исполнениях как будто слышишь: «Ребята, всё, что вы слышали раньше — это фуфня. Но вы не можете себе в этом признаться, потому что находитесь во власти привычки, слушательской инерции и, что самое важное, во власти идола театра — стереотипов и суждений авторитетов, которые вам когда-то точно рассказали, какими должны быть Бах, Гайдн, Моцарт, Бетховен!.. А вот я сейчас сыграю этих композиторов так, что вы поймёте — на самом деле вы их музыку никогда не слышали, а она может звучать ну о-о-очень круто». Интересно, что Арнонкур играет музыку прошлых столетий таким образом, что она воспринимается как написанная в наше время. Это удивительно! Послушайте его исполнения опер Клаудио Монтеверди или, скажем, тысячу раз игранную Пятую симфонию Бетховена. Я убеждён, что, получив такого рода слушательский опыт, вы больше не сможете слушать эту симфонию у Герберта фон Караяна. Правда, я всегда терпеть не мог исполнительство Караяна, но именно после революции, которую осуществил в моём сознании Арнонкур, я начал понимать — почему.
(примечание редакции: о творчестве Николауса Арнонкура также читайте высказывания Олега Безбородько)
Как и Арнонкур, Леонард Бернстайн — больше, чем дирижер. А больше он потому, что также был композитором, а это не могло не оставить отпечатка. В частности, это проявилось в том, что в любой спорной ситуации (стиля, вкуса, манеры и т. д.), Бернстайн всегда принимал сторону музыки и её специфической выразительности — без сглаживания, «санитарной» эстетизации. И это мне нравится! Музыка у Бернстайна — такая, какая она есть. Если в ней банальность и пошлость — ну что ж, так и сыграем — это не минус, а особенность! Игривая, кокетливая? Значит, так и будет, ещё и подчёркнуто, откровенно. Пафос? Ну, куда же без него. Шоу? Вы его получите! Только Бернстайн не стеснялся танцевать перед оркестром или дирижировать бровями, и только у него это получалось — потому, что это было по-настоящему, это было естественно! Подчеркну — только у него, ни у кого другого (а ему пытались и пытаются подражать многие), тут мы имеем дело с глубинным. Хотя внешне казалось, что Бернстайн — позёр и просто гонится за эффектом.
Леонарда Бернстайна недостаточно услышать — его нужно увидеть. Это качество искусства Бернстайна очень бесило Игоря Стравинского, который его называл не иначе, как киноактёрским дирижёром. Тем не менее, посмотрев и послушав, как Бернстайн дирижирует Пятую симфонию Дмитрия Шостаковича или, скажем, Вторую симфония Густава Малера, вы поймёте, что где-где, но в данном вопросе Стравинский определённо не прав.
А ещё меня трогает одна история, связанная с Бернстайном. Известно, что он неприлично много курил, поэтому коллеги (друзья, оркестранты) в его кабинете повесили плакат с надписью: «Ленни, тебе надо бросить курить — мы тебя любим!». Это же так здорово — Ленни, мы тебя любим! Назовите мне ещё одного дирижёра, которого вот так любили. Не можете? То-то и оно…
Інші публікації
Популярное
В тренде
