Внимание, говорит художник: Илья Чичкан

Фото: Руслана Алексеенко

Илья Чичкан — украинский художник, представитель «Новой волны» в украинском искусстве, автор концепции «психодарвинизма». В конце 80-х участвовал в арт-группе «Парижская Коммуна», по названию улицы, где располагался сквот художников. Работы Чичкана участвовали в биеннале в Сан-Паулу, европейском «Манифесте», были представлены в MoMA.

Что с рукой? Та упал со второго этажа. Нормально все, левая рука. Дрочить, рисовать, все могу.

Дед художник, бабушка художник, папаня художник, жена художник, сын художник, дочь художник, я – художник. Господи, с ума можно сойти.

В доме моих родителей постоянно были какие-то тусовки, проходили толпы народу, сиськастые тетки рассказывали, как в Италии едят спагетти, и мы с братом с длинными волосами и вшами в школу не ходили уже второй год. Такое у меня было детство: беспечное, веселое, в атмосфере хипстеров того поколения, которые собирались под памятником Ленина меняться «плэйбоями» (ботинки – ред).

Бабушка, польская еврейка, была строго советского воспитания, она нас побрила, отвела в ЦУМ, купила плащи в стиле «семнадцать мгновений весны» и отправила в школу.

У дедушки была мастерская на Крещатике, а папаня спалил ее вместе со все дедушкиными работами. А Маша (Мария Шубина, жена Ильи Чичкана – ред.) нашла на Ebay за каких-то 20 баксов старый советский, потрепанный каталог дедушкиных работ. И я подумал, что это будет забавно вернуться в прошлое и воссоздать работы деда, поэтому и сделал два года назад, посвященную ему, выставку в Dymchuk Gallery.

Дед художник, бабушка художник, папаня художник, жена художник, сын художник, дочь художник, я – художник. Господи, с ума можно сойти

Да, больше всего на свете я боюсь шизофрении и да – я называю свое искусство «шизоарт», наверное, таким образом, сквозь творчество, я пытаюсь побороть свой страх. Слушай, а ты психологом не подрабатываешь? Сколько час стоит?

Все эти гримасы, выходки, эпатирование –все для того чтобы никому себя настоящего не показывать.

Странная ситуация. Когда америкосы разбомбили Югославию, куда бы ты после этого не приехал, в какую страну, в каждой гребаной галерее сидит югослав, македонец, серб. В каждой уважающей галереи – был югославский художник. Хорошие они художники или плохие – без разницы. С югославской историей работали фундации. «Open Society» сразу перевезли всех югов и дали им гранты. Они мол говорили «мы вас бомбим – но мы вас и кормим». Нужно понимать, что их бомбили с той стороны, а нас – с этой. Их раскупали, просто разметали. С Украиной – ничего подобного. Когда Чернобыль взорвался – и то интереса было больше к украинскому искусству, чем сейчас. Хотя казалось бы – у нас же война – интерес должен быть гигантским! И искусства социально активного среди молодежи много – и правого и левого – но ничего не происходит. Запад молчит о нас, и в мире искусства тоже.  Ты CNN смотришь? Я когда  в деревне работаю, часто включаю BBC и CNN, так там же ни слова об Украине. О чем угодно, только не о нас. Восточная Европа для остального мира искусства – это рудимент.

Когда Чернобыль взорвался – и то интереса было больше к украинскому искусству, чем сейчас. Хотя казалось бы – у нас же война – интерес должен быть гигантским! И искусства социально активного среди молодежи много – и правого и левого – но ничего не происходит

До этого мы шли восточноевропейским лагерем, что Илья Кабаков, что Марина Абрамович – это был один фронт. Сейчас лагерь распался, вот я, например, не знаю ни одного чешского художника. А раньше знал парочку отличных. Все успешные украинские проекты – они все равно шли через Москву: Михайлов, Кабаков, Братков, Кулик. Вот тебе четыре топовых украинца, которые попали на запад через Москву.

Я считаю, что это некрасиво, когда мы пытаемся по-детски наебать Christie’s или Sotheby’s: купить картину на всемирном аукционе от подставного лица за подставные деньги. Если кто-то покупает н-ного художника, у которого нет ни одного Биенналле, ни одного Сан-Пауло, ни одного Берлин Биеннале, да ни черта нет – и тут внезапно появляется картина, похожая на Ротко без контекста и кто-то покупает ее за бешеные деньги, то о чем тут можно говорить? Ну, люди же не идиоты. Либо это должен быть сильно нестабильно-эмоциональный человек, типа Элтона Джона, которому похуй, что покупать. Но таких коллекционеров очень мало, они довольно прагматичные люди, и прежде, чем купить они все узнают и о художнике, и о картине. Они должны понимать, вкладывают они или теряют, потому что это очень стремный бизнес. Так что эти подставы всегда выглядят убого.

Да, больше всего на свете я боюсь шизофрении и да – я называю свое искусство «шизоарт», наверное, таким образом, сквозь творчество, я пытаюсь побороть свой страх

Искусство – это такой лакшери сегмент (не в материальном, а интеллектуальном плане). Сначала надо популяризировать вводные, а если – с бухты-барахты – современное искусство на Оболони – это ничего не даст. Надо чтобы люди хотя бы знали, кто такие импрессионисты. Надо менять общеобразовательную систему. А ни с того ни с сего вправлять кому-то мозги я бы не советовал.

Я работаю в деревне, смотрю на людей, живущих там, и понимаю, что они находятся в совершенно другой психоделике. Им, например, нужно объяснять от обратного: от земли. Найти корень и показать, что он похож черепаху – тогда это будет понятно. А заводить, с другой стороны, – вот современные инсталляции – это не просто бесполезно, это еще и опасно. Я бы оставил искусство интеллектуалам. Хотя бы на том момент, пока не разовьется какая-то инфраструктура.

Конечно нужны музеи, конечно нужно выставки, но, в первую очередь, нужны люди на государственном уровне, которые будут этим заниматься, а самому бежать с плакатом Моны Лизы в метро – это как минимум нерезультативно.

Мы никогда об этом не говорим, но на искусство такая же мода, как на шмотки. Вот была мода на Версаче, и была мода на бельгийских модельеров. И, если условно говорить, то Версаче – это ренессанс, а бельгийцы – постэкспрессионисты, а японские модельеры – это кубизм и т.д. Точно так же и с искусством – мода. Это можно отрицать, можно искать аргументы, чтобы подтвердить, но это неважно. Этапность всегда была и всегда будет. Хотя я затрудняюсь сказать, в какое время мы живем. Когда оно сформируется, его как-то обзовут, а пока давайте просто жить во времени без названия.

Министерство культуры клало на все на свете, в первую очередь на культуру

В Берлине есть Check Point Charlie – это проходной пункт между Восточным и Западным Берлином, там висят огромные фотографии советского и американского солдат. Я тогда жил там и часто смотрел на них, чем-то меня они привлекали и я подумал, что будет интересно написать этих же солдат, но с лицами обезьян. Так я и сделал, провел перфоманс прямо на Check Point Charlie. Удивительно, но то, что я сделал тогда – сейчас коррелирует с нашей украинской реальностью. Мы в тисках между Западом и Востоком, наш внутренний запад и восток, люди в форме, все еще преследующий совок и, конечно, элемент звериного инстинкта. Да, вот с тех пор как я это сделал – я полюбил обезьян. Случилось это двенадцать лет назад.

Людей мне не очень нравится рисовать. Для того чтобы передать сущность человека на картине – нужно вникнуть в него. А я – социопат, мне это ни к чему. Рисовать обезьян – куда интереснее

Однажды во Франции я читал лекции, читал-читал, слайды показывал, недели две все это продолжалось, пока я не понял, что ни один из моих студентов не знает английского. А вечерами я ходил к ученикам в мастерские, одна из этих юных художниц творила под Аннет Мессаже, в основном она делала меховые вагины, украшенные атласом, декорированы какими-то нитками и пуговицами. И вот стоим мы вечерком в ее мастерской и она мне говорит «Ты засунь палец в нее, она очень приятная на ощупь». И тут я понимаю, что я – взрослый мужик, стою где-то во Франции с двумя пальцами в меховой пизде и чувствую себя как полный идиот (смеется). После этого у меня пропало желание читать лекции.

Если бы меня позвали в «Клоузер» читать лекцию, и у меня было бы время и желание, я бы прочитал про Вима Дельвуа. Это тот парень, который татуировал свиней. А еще у него есть мраморный мозаичный пол из салями. Однажды мы познакомились с ним на одной выставке в Москве, в которой принимали участие. Так как Марта (Марта – вторая жена Ильи Чичкана – ред.) очень хотела привезти его в Киев – они пошли пить кофе и договариваться, а я остался с его женой-китаянкой. И вот мы ходим с ней по выставке и подходим к работам ее мужа, в основе которых гостиничные бланки. Совершенно обычные, классические, как те, которые нам всегда приходится заполнять в отеле: имя, заезд, подпись etc. И на них отпечатаны «поцелуйчики» помадой. Его жена оборачивается ко мне и говорит со смешным китайским акцентом: «It’s my asshole». В каждой гостинице, где мы останавливаемся, Вим красит мне попу помадой и я оставляю отпечаток. В конце концов она его бросила, и сделала на этом большие деньги. Да, про Вима я бы лекцию прочитал.

Я бы не хотел быть министром культуры. Я бы хотел, чтобы Ройтбурд был. А я секретаршей при нем