Ярослава Кравченко: «Я ответственна не только за свою мелкую жизнь, но и за будущее тех, кто придет после меня»

Основательница и арт-директор «Дикого театра» Ярослава Кравченко рассказала ARTMISTO о том, как из спортсменки, хулиганки и отличницы она стала одним из самых успешных театральных менеджеров Украины, а также о непрочитанных книжках, проблемах театрального цеха и, конечно же, о «Диком театре».

Как у всех, кто родился перед развалом Союза и рос в 90-е, мое детство было очень контрастным. Помню пустые полки в магазинах, дефицит, как не было игрушек, каждодневную гречку на ужин — до сих пор ем ее неохотно. А вот грусти или слез не помню. Семья выкручивалась как могла. Мама работала воспитателем в детском саду, папа «маялся». Потом родители решили заняться бизнесом — и у меня одной из первых в классе появились цветные колготки с Микки Маусом. Вот тогда я поняла, что такое зависть (смеется).

Я рано научилась говорить и читать, много времени проводила на природе с книжками. Была отличницей, ходила во все кружки (танцы, музыка, спорт), писала стихи и ездила на олимпиады. При этом много хулиганила, могла подбить класс сорвать урок или устроить революцию и переизбрать классного руководителя. Друзей у меня было немного, мне вполне хватало книжек. А в 12 лет моя жизнь резко изменила курс. Отец, в прошлом спортсмен, решил, что я тоже должна стать спортсменкой. В 13 лет я переехала в Киев и начала учиться в спортивном интернате, занималась волейболом.

«У меня одной из первых в классе появились цветные колготки с Микки Маусом»

До 13 лет я отрабатывала мамины надежды со всеми нежными кружками, с 13 до 16 — папины, спортивные. А в 17, на пике юношеского максимализма, оставила родителям корочку о спортивном разряде, школьный аттестат, диплом из музыкальной школы и поступила в театральный, на критика. Хотя в детстве сначала хотела быть хирургом, а потом — патологоанатомом. Ни то ни другое не вышло, но детские планы все равно осуществились – препарируем души в театре.

Сейчас читать я не люблю так же, как гречку. Но театр заставляет. Вот недавно за 5 дней прочла 69 современных пьес. На книжной полке у меня стоят Джойс и Умберто Эко. Года три ждут, родные, пока я их дочитаю. А в ридере под рукой всегда «Хазарский словарь» Павича. Все думаю разгадать, чем он так всех восхищает. Но если серьезно, в свое время на меня сильнейшее впечатление оказали Маркес и Сартр.

В первый раз я попала в театр в 13 лет, как и заведено — насильно и с классом. На «Наталку Полтавку» в Оперном. Это было ужасно скучно. Второй поход был в Театр им. Франко. Тоже с классом и тоже скучный. А вот в третий раз — осознанно и самостоятельно. В это время все поголовно читали Ричарда Баха, и вот я увидела афишу, что в «Свободном театре» идет «Чайка по имени Джонатан». Подговорила подружку, купили билеты. И я впервые в жизни поняла, что театр может быть интересным. Но не подумайте, мыслей о том, чтобы связать с ним жизнь, не возникло. В то время главным для меня был волейбол, и все очень удивились, когда я «упаковала» все свои спортивные, математические и прочие задатки и подалась в театральный.

«Какой бы ни была реакция зрителя, если она есть — это уже победа»

У меня лучшее из образований, которое можно получить. Театроведение — это как институт благородных девиц. Тут и история, и литература, и философия, и анализ, и история костюмов, и этика с эстетикой. Нас научили видеть, анализировать, резюмировать, говорить и писать. Главное правило театроведа: «Написать, что спектакль – говно, может каждый. А ты найди в нем все хорошее, пойми, что не получилось, и аргументировано объясни свою позицию».

Театральная критика — это обнять и плакать. И не потому, что у нас плохие критики, нет. Эта профессия не востребована как жанр. На рынке нет тех, кто готов платить за рецензии. А может ли выжить в социуме профессия, за которую не платят? Критики же не питаются трубочками из газет и биточками из ссылок на свои статьи!

Я долго искала себя. Работала журналистом, редактором на ТВ, преподавала детям этику, открывала свое издание, даже воздухоплаванием занималась. Все это было увлекательной дорогой к себе. Сейчас для меня в приоритете театр. Но не только «Дикий». С такими же безумными романтиками, как я, мы создали центр независимого театра «Сцена 6», который в перспективе станет одним из сильнейших центров современного театра в Украине. На сегодня — он единственный. Помимо «Дикого», в моей жизни опять появилось телевидение. Тоже дикое и увлекательное — меня пригласили быть соведущей Майкла Щура в шоу «#@)₴?$0».

«Много хулиганила, могла подбить класс сорвать урок или устроить революцию и переизбрать классного руководителя»

39-я женская сотня — часть моей жизни. Сотню основала моя подруга Анна Коваленко — такой же театровед, как и я. Сейчас она консультант при кабинете по нацбезопасности и обороне. Из 42 сотен на Майдане была всего одна женщина-сотник и одна женская сотня. Когда Аня только набирала девочек, это выглядело немного по-детски. Но оказалось, что когда вместе собираются 100 женщин, которые плечом к плечу стоят с мужчинами в атаке и обороне, — это элементарно не позволяет последним отступить. В самые пиковые моменты революции женская сотня занималась координированием, участвовала в боях, оказывала медпомощь. Все проходили боевую подготовку. Я влилась в сотню уже после кровавых событий и бегства Януковича, когда было принято решение заняться информационным сопротивлением. Мы делали листовки с предупреждениями и другой информацией и через «своих» распространяли в регионах. Весной 2014 года некоторые участницы ушли в «Айдар», а оставшиеся в штабе начали работу с первыми переселенцами и координацию волонтеров. Во время первой волны мобилизации мы запустили акцию по информированию бойцов и их родственников: права мобилизованных, какие документы собирать и т.д. Реализовали множество социальных проектов: работа с бойцами, переселенцами, поддержка женщин в АТО. Один из самых сложных — «Горячая линия», которая работала круглосуточно, прикрывая тылы неповоротливой госсистемы. Сейчас эта страница моей жизни перевернута. Слишком много знакомых и родных людей погибло на этой войне. Но мы каждый год собираемся на годовщину Майдана, некоторые девочки до сих пор служат.

Война унесла жизни многих моих знакомых, навсегда оставила молодым брата, искалечила друзей и подруг. После всех событий я поняла, что украинской власти абсолютно плевать на народ и что каждый должен брать ответственность за свою жизнь на себя. И количество стартапов, которое мы видим не только в культурной сфере, но и в предпринимательстве как таковом, тому подтверждение. Люди не ждут помощи от государства, а просто берут и делают свое дело. Но самое главное, что я для себя поняла, — я ответственна не только за свою мелкую жизнь, но и за будущее тех, кто придет после меня.

«Написать, что спектакль – говно, может каждый. А ты найди в нем все хорошее, пойми, что не получилось, и аргументировано объясни свою позицию»

Как жить? Жить так, как будто завтра умрешь. Делать все по любви. Не тратить время на вещи и людей, которые не приносят удовольствия.

Как работать? Доверять интуиции.

Запускать идею в производство в течение 72 часов с момента, как она пришла в голову.

Не может быть никаких смертельных проблем, кроме самой смерти. Все остальное – решаемо.

Делать то, что хочется. Иначе зачем?

Слушаться Лену Никулину. Это наш дизайнер. Она стояла у истоков «Дикого театра», и сейчас определяет всю визуальную коммуникацию и умеет задавать правильные вопросы.

К созданию «Дикого театра» меня подтолкнула скука. Можно сидеть и жаловаться, что театр плохой и смотреть нечего, и прекрасно проводить таким образом время. А можно взять и сделать театр, который будет отвечать твоим запросам. «Дикий театр» многому меня научил. Начиная с того, как делать отчеты для налоговой, и заканчивая тем, как высчитывать объем машины для погрузки декорации. Но самый важный урок «Дикого»: главное — это люди.

Мне не нравится слово «продюсер». Я плохо ему соответствую. Мне нравится слово «оленевод», но оно никак не отражает суть моей работы. В моем понимании продюсер — тот, кто находит деньги, а я совсем не умею просить. Приходится их зарабатывать самой. Пока подходящего слова не нашла, но ребята из команды советуют представляться «хозяйкой» (смеется).

«Крым для меня — фантомная боль. Куда бы я ни поехала, будь то Кипр или Албания, — я вижу Крым»

Меня вдохновляет возможность реализовывать все свои идеи. Нет лучшего источника силы, чем реализация задуманного. Это только поначалу страшно, а потом приходит понимание – возможно все. Вдохновляют зрители, наши актеры. При этом по-настоящему отдыхать я не умею. Работаю на износ, и именно это дает мне энергию. А расслабляют дорога и вода. Очень люблю смотреть из окна, как сменяются пейзажи: поля — на лес, а горы – на равнины. Ну и конечно, чувствую зависимость от моря. Крым для меня — фантомная боль. Куда бы я ни поехала, будь то Кипр или Албания, — я вижу Крым.

Я мечтала о театре-доме, но не вышло. Слишком уж строптивые, свободолюбивые и разные люди в нем собрались. В одном доме мы бы точно не ужились. Семья — тоже не совсем подходит. В семье есть этикет и лояльность, а все «дикие» не скрывают отношения друг к другу — будь то любовь или ненависть. У нас получился театр-оргия, в основе которого — право быть честным и возможность делать то, что хочется. «Дикий театр» нельзя пощупать. Это плод массового психоза, галлюцинация, которая развеется, когда в этом будет необходимость.

«Независимый театр» — звучит гордо. Но на деле это как холостяк на съемной квартире в поисках подработки. Завтрак с ужином сами не приготовятся, коврик не пропылесосится, еще и девушку не приведешь.

Независимый театр может занимать любую этическую и эстетическую позицию, главное его отличие – отсутствие господдержки. Казалось бы, в чем проблема? Живите себе, ставьте спектакли, продавайте билеты! Но беда в том, что в отличие от любого другого бизнеса — будь то пошив одежды или фарширование рыбы — мы производим культурный продукт. Его рентабельность на рынке ниже, как и в пирамиде Маслоу. Людей, которые хотят есть, гораздо больше тех, кто хочет пойти в театр.

«Дикий театр» нельзя пощупать. Это плод массового психоза, галлюцинация, которая развеется, когда в этом будет необходимость»

Основные проблемы государственных театров — это неповоротливость, боязнь нового, закрытость, изолированность и стабильное финансирование. Когда люди попадают в гостеатр, они как будто пояс чемпиона получают — сразу расслабляются. Рука потихоньку сползает с пульса, а глаз замыливается. Вместе с ним замыливается и то зеркало, которое должно отражать реальность для зрителей.

Я за то, чтобы гостеатры существовали и получали финансирование, но проекты, которые в них появляются, должны проходить тщательный отбор и обсуждаться с экспертами. Вот, например, нужен ли нам десятый спектакль по Карпенко-Карому или нет? При этом, безусловно, должен существовать театр, представляющий качественно сделанную классику украинской и мировой драматургии, в том числе на экспорт. Как не обойтись без Оперного или ТЮЗа.

Чтобы независимые театры могли полноценно функционировать, определение «независимый» должно появиться в законе о театре. Нам не нужно придумывать какую-то особенную систему, ее давно уже придумали и протестировали зарубежные коллеги. Независимые и зависимые театры должны иметь право посоревноваться за помощь государства: подать заявку, пройти конкурс, доказать экспертам и потенциальным зрителям нужность и важность проекта. В итоге — получить равные и честные условия для существования.

Мне не хочется приглашать кого-то в Украину для постановки — ни Тальхаймера, ни Кастеллуччи, ни Остермайера. Мне очень хочется создать почву, на которой у нас вырастут свои Някрошюсы и Коршуновасы. С другой стороны, гастроли со спектаклями этих режиссеров нам нужны как воздух — и для театральной тусовки, и для зрителя.

В театре должна быть честность. Это можно назвать острой социальностью, но в театре должны быть живые герои — точно такие же, как ходят по улицам. Актуальная пьеса — та, в которой есть что-то обо мне, моей соседке, бабушке, друге, продавщице из ларька и о парковщике.

Главный принцип «Дикого театра» — мы здесь и сейчас. Мы видим и чувствуем. Мы честно радуемся и честно страдаем. Мы делаем, что хотим. Мы экспрессивны и порой совсем некорректны. Иногда мы хамим. Мы ищем себя, рассматривая отражение в ваших зрачках. Если вы заглянете в наши — тоже найдете себя.

Провокация — самая действенная форма общения. Самая быстрая и продуктивная. Но это не синоним агрессии. Эмоциональная встряска создает почву и возможности для переосмысления. «Кто я?», «что я?», «что я делаю?», «зачем?», «люблю ли я то, что я делаю?», «устраивает ли меня моя жизнь?», «кто тот человек, с которым я живу?», «радуюсь ли я?», «что меня бесит?» — вот те вопросы, которые интересуют «Дикий театр». И ответить на них нелегко, а порой даже страшно.

«Актуальная пьеса — та, в которой есть что-то обо мне, моей соседке, бабушке, друге, продавщице из ларька и о парковщике»

Актеры попадают к нам в проекты через кастинг. На него может прийти любой, даже человек без актерского образования. Однажды к нам пришла девочка, ну вот совсем не актриса. Стала показывать отрывок, сбиваться, начинать сначала. И так несколько раз. Потом режиссер Саша Сенчук попросила ее прокричать роль. Просто прокричать. Это был самый неистовый крик, который я когда-либо слышала. Но девушке после такого сеанса «публичного крика» действительно полегчало. Она поблагодарила нас и ушла. Эта история о том, что очень важно найти место, где ты получишь то, что тебе нужно. Так и с актерами, которые к нам приходят, — кто за свободой, кто за провокацией, кто в поиске себя. Все они знают — у них есть шанс. У всех нас есть шанс. Поэтому абстрактных требований к актерам в «Диком» нет, тут главное – чтобы сошлись все пазлы.

Я всегда встречаю зрителей «Дикого театра» лично, общаюсь с ними, знакомлюсь. Со многими мы дружим в фейсбуке. Какие они? Красивые, молодые, живые, знающие цену себе и своему времени. Люди, которые умеют мечтать и достигать целей. Наша команда и наши зрители очень похожи.

У «Дикого» реноме модного и прогрессивного театра. Естественно, на новое приходят посмотреть многие. Для кого-то первый раз становится последним. Не все оказываются готовыми к такому театру. В афишах и описаниях мы всегда предупреждаем, что спектакли «могут травмировать и не предназначены для людей с шаткой психикой». Некоторые зрители считают это кокетством, а потом приходят жаловаться. На старте театра было несколько смешных ситуаций, когда за «богохульство и оскорбление духовенства» на нас подали жалобу в какую-то инстанцию. Были случаи, когда со спектаклей выходили, громко хлопая дверью. В такие моменты я всегда на чеку: подхожу, разговариваю, выясняю причины. Какой бы ни была реакция зрителя, если она есть — это уже победа.

Недавно я была на допремьерном спектакле Стаса Жиркова. Там собралось много критиков, режиссеров, актеров. Главный режиссер «Дикого» Максим Голенко пошутил, что если бы сюда бросили бомбу, украинский театр не имел бы будущего. Сейчас я наблюдаю очень интересный процесс — представители нашего поколения из «молодых» и «начинающих» вырастают в мастеров со своим почерком и стилем. Через 10 лет мы будем иметь хороший украинский театр. Что касается «Дикого», то я как человек, живущий одним днем, ничего прогнозировать не хочу. Все зависит от настроения.

Записала Ия Кива
Фото — Алексей Товпыга
Фото обложки — Катерина Сенченко