Говно в инопланетном Средневековье и у нас под ногами

Итак, про этот фильм уже сказано столько, что попытка написать ещё одну рецензию, тем более далеко не в первый день проката, выглядит странной. Однако попробуем, так как после прочтения многих отзывов и критических обзоров возникло ощущение, что все мы проморгали что-то важное.

Небольшая ремарка: барышням, которые боятся на экране вида говна, разорванных кишок и голых задниц, просто не стоит пытаться… Не надо, честно. Это будет самый отрицательный эстетический опыт в вашей жизни. Этической стороны вы не заметите, будет немного подташнивать, и не более.

Действительно, то, что видим на протяжении трёх часов – нелицеприятно, с точки зрения «комсомольского воспитания» — вопиюще отвратительно. Но лично на меня самое гнетущее впечатление оказали как раз не пресловутые горы говна, и не лужи, которые «флюпали», а совершенно другое. Во-первых, то, что никто из героев ни на секунду не может быть один. Что бы они ни делали: убивали друг друга, жадно вгрызались в окорок, сношались, испражнялись, висели в петле – всегда рядом или беззубый мальчик, или юродивый книгочей, или надоедливый нищий, или ещё толпа самых разномастных людей и животных. Это – мир, абсолютно лишённый интимности. Ты – всегда на виду, при этом ты – абсолютно одинок. Это чувство очень быстро передается зрителю и очень быстро утомляет. Хочется закрыть глаза, чтобы не видеть череды этих лиц.

Кстати, о лицах. Они по большей части совершенно босхианские. Вообще, фильм абсолютно пропитан атмосферой полотен Босха. Только здесь картины лишены какого-либо замаха на нравоучения. Это – не басня, это – хроника. Здесь нет никаких решений, но есть материал и для интерпретаций, и для рефлексии. Например, если присмотреться, то под слоем грязи все лица – разные, и некоторые из них – абсолютно прекрасны. Но для того, чтобы увидеть это, действительно нужно всматриваться, ощущая весь неприглядный антураж чем-то само собой разумеющимся.

Ещё один момент, который обращает на себя внимание: джаз. В начале и в конце. Музыка свободы. Музыка, про которую ребёнок говорит: «у меня от неё живот болит». Кажется, этой фразой Герман резюмировал свою же картину. Это у нас так же болит живот от неё. По многим причинам. Например, потому что видеть говно на экране – не комильфо, а под ногами – обычное дело. Потому что такие беззубые лица на окраинах города – норма, а в кино – что-то вопиющее. И так далее. Просто сравните кадры из фильма и несколько типичных фото «из сельской глубинки».

Ещё одно осознание того, что это в НАШЕМ мире один бог умер, второй – устал, а в третьего мы не поверили, дается болезненно. Я катастрофически не согласна с любыми попытками найти здесь аллюзии на конкретную политическую систему. С тем, когда и о чём писали Стругацкие, конечно, всё понятно. У Германа всё намного шире. Дело не в «чёрных», «серых», «зелёных». Дело – в нас, которые без «чёрных», «серых», «зелёных» жить не могут и не хотят.

В целом, по уровню сильных приёмов и актёрской игре (Ярмольник – умница троекратно) картина заслуживает места в списке выдающихся киноработ. Сколько бы ни упрекали фильм в бессюжетности, мало-мальски внимательному зрителю идея более чем понятна. При повторном просмотре откроются интересные кинометафоры, аллюзии, авторские находки. Но есть одно маленькое «но»… Понятная и очевидная идея фильма кажется несоизмеримой с количеством использованных выразительных средств. Такое ощущение, что 13 лет титанического труда превратились, как это бывает, в съёмку ради самой съёмки, а не для зрителя. Это не значит, что зритель в итоге обделён. Просто из него не «вытрясли души». Девочки блевали, а не, как принято, плакали. Это неприятно, но тоже иногда необходимо.