Внимание, говорит поэт: Сергей Шабуцкий

Сергей Шабуцкий — российский поэт, редактор, переводчик. Окончил филологический факультет МГУ (отделение теоретической и прикладной лингвистики). Живет в Бонне (Германия).

Непосредственно из сора стихи у меня обычно не растут. Этот сор надо сначала долго переваривать, отмахиваться от него, забывать,  видеть во сне. Т.е. он должен стать частью жизненного опыта, частью личности. Идеальным результатом мне представляются стихи, которые читатель мог бы датировать с точностью хотя бы до десятилетия, но которые при этом не содержат нарочитых «черт времени». Тем более что время на дворе весьма паскудное, и пускать его сходу в текст я не готов. Хотя писать, как говорится, для вечности, встав на котурны и откинув прядь со лба, – еще хуже. Только людей смешить. Лучше всего стихи пишутся, когда срочно нужно сдавать какую-нибудь работу. Или забрать ребенка из школы. Или сделать еще что-нибудь полезное. Тебя торопят, ругают, а ты застыл и на внешние раздражители не реагируешь. На тебя «вдохновение» снизошло.  Впрочем, не буду врать: я с удовольствием застываю и безо всякого вдохновения.

Война – материал для лирики богатый. Экстремальные обстоятельства, экстремальные чувства, экстремальное поведение, экстремальная лексика и т.п. Не говоря о том, что на фоне этих экстремальных обстоятельств обычные человеческие проявления  выглядят ярче. Но в том-то и ловушка. Любой апробированный рецепт, любой очевидный метод превращают стихи в поделку. А если речь идет не о войне вообще, а о войне конкретной, происходящей на наших глазах, то скатиться в дешевое ремесленничество еще проще. Тем не менее, стихи «про войну» у меня есть.

В Германии мы оказались из-за дочки. У нее тяжелое поражение мозга, сопровождающееся эпилепсией, задержкой развития и прочими вкусняшками. Сейчас в России такие дети лишены и адекватного лечения, и должной реабилитации, и качества жизни, которое можно обеспечить ребенку-инвалиду в Европе. А в Германии моя жена выучилась на физиотерапевта и теперь каждый месяц ездит в Москву помогать таким же детям, как наша Козявка. Нам периодически говорят, что мы герои. Мы каждый раз вздрагиваем, потому что не понимаем, в чем состоит наш героизм. В том, что мы не отдали своего любимого-единственного ребенка в интернат? Или в том, что живем нормальной жизнью, а не скорбно несем свой крест? Так это не мы герои, это в обществе что-то не так, если наше поведение кажется неординарным.

Я не знаю, как отвечать на вопрос о любимых писателях и поэтах. Составить список? Но он будет длинным и никому не нужным. Ладно. Если нужны имена, назову  Розу Бекниязову. Это узбекская поэтесса, пишущая по-русски. Русский для нее явно не родной, и средства, которыми носители языка пользуются, не задумываясь, ей приходится создавать с нуля. К этому добавляется не самый, с клинической точки зрения, распространенный взгляд на реальность. А в результате получаются великолепные стихи, полные смысла и всяческих находок. Этакое стихийное обэриутство. Короче говоря, мне нравятся тексты, в которых есть что-то для меня новое: ракурс, интонация, формальные приемы. Но и элемент узнавания тоже необходим, иначе дверь остается запертой, и я не знаю, как ее открыть.

Большая часть диалогов с известными людьми и коллегами по цеху необыкновенно занимательна. К сожалению, наутро они (диалоги, а иногда и коллеги) как правило забываются. Поэтому могу рассказать только что-нибудь невинное. Пришел я однажды подаваться на канадскую визу, чтобы поехать на фестиваль поэзии в Труа-Ривьер. Сижу, заполняю совершенно идиотскую анкету, а рядом со мной, шипя и плюясь, тем же самым занимается — внезапно — Виктор Шендерович. И тут мне попадается вопрос о семейном положении моей жены. Я, естественно, делюсь своей радостью. — А у меня посложнее, — отвечает Шендерович, — Все никак не могу придумать, кем работает моя покойная мама. Род деятельности: покойница? — Думаю, их удовлетворит оборот «информация недоступна».

Мне очень нравится, что друзей у меня много и они все разные. Это люди разного возраста, из разных стран, с разным образованием, способностями, интересами и сексуальными предпочтениями.  Не просто приятели, а именно друзья. Достаточно попасть в затруднительное положение и попросить о помощи, чтобы в этом убедиться. Без них мы бы никогда не расплатились за три больницы,  в которых успела побывать этой зимой наша дочь. Жалко, что не со всеми получается общаться так часто, как хотелось бы. Только вчера я узнал, что еще январе не стало моего школьного товарища. Он учился классом младше, и было очень удобно вместе прогуливать. Если два друга из одного класса одновременно не приходят на уроки, учителя сразу понимают, что дело не чисто. А так — никаких подозрений. Встречаетесь утром у школьных ворот. — М? — Мгм. И — в Серебряный бор до конца занятий. Выдумывать миры и драться на палках. Или домой — играть на гитарах, пока родителей нет. Вернее не просто играть, а репетировать, потому что мы считали себя рок-группой под названием «Гангробыль» (ударение на втором слоге). А друга звали Илья Зуев, для друзей-толкинистов — Линдир. Я думаю, ему было бы приятно, что я о нем рассказал.

Как развиваться молодому дарованию? В советское время существовала утоптанная дорога, начинавшаяся с литинститута. К счастью, теперь этой готовой схемы нет, хотя многие мечтают о ее реставрации. Ну хочется людям получать блага в обмен на свою индивидуальность, которой, кстати, они далеко  не всегда обладают. Пока же начинающим авторам приходится находить собственные, уникальные пути, и это просто прекрасно. Общение со старшими коллегами необходимо, но не в смысле передачи лиры, а в смысле изучения азбуки. На первом этапе всегда нужен кто-то, кто объяснит, что ты написал не шедевр, а шаблонную дрянь, и попутно расскажет, чем вообще занималась литература в последние (хотя бы) триста лет, чем занимается сейчас, и где можно узнать об этом поподробнее. Т.е. надо получить какие-то базовые представления,  чтобы легче было тянуть себя за косичку. Среда тоже важна. Не тусовка, которая всегда будет тебя хвалить, не «литпроцесс» со сплетнями и скандалами, а информационное поле. Иначе можно долго выращивать в уединении невиданный экзотический цветок, который на поверку окажется лопухом. Уж лучше заранее знать, что это лопух, и создать ему адекватные условия. Пускай лопух, зато самый раскидистый.  По поводу признания и литературной «карьеры», ничего конкретного посоветовать не могу. У меня всегда все происходило спонтанно. Например, однажды  друзья привели меня на  Форум молодых писателей, который раз в год собирается в подмосковном пансионате «Липки». Там можно пообщаться с состоявшимися литераторами, причем не только в рамках лекции или семинара, но и вечером в баре, что не менее важно. Мой отец — сам, кстати, поэт и автор-исполнитель — учил меня руководствоваться принципом: «Ни на что не напрашивайся, ни от чего не отказывайся». Что касается первой части, то я стараюсь ей следовать, а вот со второй приходится быть аккуратнее, дабы не обнаружить свои тексты в каком-нибудь сборнике союза писателей «ДНР».

Если бы у меня был литагент, он умер бы с голоду.  Я пишу мало и не то, на чем можно заработать. Изданные книги у меня есть, но это книги прозы, которую мы вдвоем с женой переводим с английского. Продаются они, кстати, неплохо, попадая во всякие рейтинги и даже становясь иногда «книгами месяца». Жалко, что у нас теперь почти не остается времени на переводы. А вот книгу стихов что-то никто пока издать не предлагает.

Как бы я описал происходящее на Донбассе? Лучше, чем авторы словосочетания «русская весна», такое не опишешь. Правда, у них это получилось случайно. Они-то думали, что, переиначив «арабскую весну», уязвят заокеанских «разжигателей цветных революций», а смысл получился совсем другой. Чем отличается весна в средней полосе от весны в более теплом климате? Таяньем снега. А что мы наблюдаем русской весной, когда начинает сходить снег? А вот именно то и наблюдаем: собачье дерьмо, мусор, неопознанные трупы и очень много грязи.

Что можно сделать для примирения наших народов? У меня нет предложений космического масштаба. Понятно, что пока российские  власти не уберут свои щупальца из Украины, о примирении можно не мечтать. Но я знаю, что могу сделать я. Я могу ездить к вам, на собственном примере демонстрируя, что не у всех россиян в голове сейчас красно-коричневая жижа. Многие в моей стране относятся к Путину и его подельникам так, как они того заслуживают, а не так, как диктует пропаганда. Если в результате моих поползновений хоть один человек перестанет начинать фразы о русских (или любом другом народе) со слова «все», это уже будет моей маленькой победой.

Двуязычие — это подарок судьбы, от которого грех отказываться. Чем больше языков ты знаешь, тем больше у тебя в мозгу синаптических связей. Чем больше языков питают национальную литературу, тем она богаче. Хочется верить, что разум восторжествует и украинцам удастся соблюсти баланс, при котором один язык не будет подавлять другой. И еще хочется верить, что те, кто слышит в русском исключительно лай оккупантов, равно как и их русскоязычные оппоненты, считающие украинский местечковым  недоразумением, наконец перестанут обкрадывать культуру собственной страны и займутся более полезными вещами.

Умение и желание писать стихи — это не дар и не проклятие. Просто способность, предрасположенность, как любая другая. Правда, мне кажется, что отдельные черты моего характера вроде эгоцентризма, легкой асоциальности, склонности к депрессиям и тяги ко вредным привычкам с этой способностью некоторым образом связаны. Но, хотя они и доставляют неудобства, с ними можно бороться.  Никаким проклятием тут не пахнет. А вот «быть поэтом», каким его видит массовая культура, т.е. патетическим  психопатом, лишенным самоиронии и требующим от общества индульгенциий за гениальность, — несомненно, проклятье. Для окружающих.

Решения становиться сочинителем я не принимал. Это происходит само собой, когда у тебя отец пишет стихи, мама с бабушкой любят поэзию, а квартира уставлена книжными шкафами. Первый стишок и первая поездка на двухколесном велосипеде у меня случились почти одновременно — летом 1979 года. Мне тогда было три.

Поэт встает в половине восьмого, слегка приходит в себя под контрастным душем, потом вдохновенно кормит ребенка и дает ему лекарства. Без копеек девять жена везет ребенка в школу, а поэт идет на курсы немецкого. Мы большую часть времени проводим в Бонне, где очень многие — врачи, учителя, аптекари и продавцы — отлично говорят по-английски, и в принципе без немецкого можно обойтись. Я долго этим пользовался, но пора и честь знать. В половине четвертого поэт забирает дочь из школы и некоторое время с ней гуляет. Дальше — по обстоятельствам. У поэта -занятия с ребенком, домашнее задание по немецкому, прием пива, чтение, редактура, интернет-общение. Раньше хватало сил еще клеить модели самолетов. У жены то же самое, минус пиво с немецким и плюс дистанционное обучение и дистанционная же работа. К полуночи все постепенно укладываются спать.

Ну как можно не любить Украину? Если конечно слово любовь уместно, когда речь идет о такой противоречивой и неоднородной штуке, как страна. Да и одной любви сейчас мало. Те, которые мечтают освободить «братский народ» от гнета «киевской хунты», тоже любят Украину. По-своему. Догнать, удержать, отбить желание жить собственном умом — это тоже проявления любви. Традиционной,  патриархальной, пещерной. Любовь любовью, но надо еще и уважать друг друга. Те, чей патриотизм выражается не в гражданской позиции, а в обматывании себя ленточками — не важно, какой расцветки — уважению как правило не обучены. Понятно, что в Украине такие проявления во многом спровоцированны российской агрессией, но не стоит совсем-то уж уподобляться агрессору.

Я считаю, что литературу среди масс популяризировать бессмысленно. Можно вдолбить гопнику, что Пушкин типа реальный пацан, но никаких результатов это не принесет. Если не считать результатом надписи на стенах: «Порву за Пушкина» и избиение тех, кто любит Лермонтова. Людей надо вытаскивать из гопничества, объяснять, зачем вообще нужна культура и почему социология обезьяньего стада не всегда может быть примером для человеческих взаимоотношений. То есть не литературу надо популяризировать, а уважение к другим, чувство собственного достоинства и интерес к тому, что лежит за пределами физиологических отправлений. А дальше человек уже сам выберет, чему себя посвятить. С другой стороны, есть огромное число людей «необразованных», но при этом стихийно «интеллигентных» и взыскующих. Вот их можно и нужно знакомить с достижениями серьезной литературы. Знакомить постепенно, без аффектации,  не отпугивая сложностью и элитарностью. У тех же американцев есть прекрасные наработки в области того, как литературу можно подать. Так что все велосипеды давно изобретены. А может, и не все. Надо проверить.

Фото: Руслана Алексеенко