Артур Зобнин: Мне интересны странности языка

ТЕКСТ: АДРИАН МОКАНУ

С 5-го сентября по 10-е октября в Киеве проходит фестиваль современной академической музыки “Touchpoints”, который проводят Kyiv Contemporary Music Days. Совсем недавно, 22-го сентября, в рамках фестиваля состоялась украинская премьера концерта для скрипки с оркестром классика музыки 20-го века Дьёрдя Лигети в “Мистецьком Арсенале” в исполнении оркестра Armonia Ludus и солиста Джунии Макино (Япония-Швейцария). Теперь же фестиваль “Touchpoints” сосредоточится на камерной музыке — 9-го октября в Центре культурных инициатив “Изоляция” выступит скрипач и композитор из Санкт-Петербурга Артур Зобнин, который представит киевским слушателям украинские премьеры произведений для скрипки соло начала 21-го века. Накануне концерта мы поговорили с Артуром и попросили его рассказать о том, что же услышит киевская публика. Подробнее о  концерте — здесь

.

.

— Ты учился в консерватории одновременно на двух специальностях — как скрипач и как композитор. Сложно было?

— Скорее, было насыщенно и интересно. Первые два курса  были непростыми. Но начиная с третьего количество лекционных занятий у струнников сокращается, и появляется больше свободного времени. Вообще, время обучения в музыкальном колледже и консерватории — это напряженное и одновременно счастливое время

— А совмещать карьеру исполнителя и композитора? Расскажи, как это.

— Это вообще прекрасно. Очень многое об инструментовке и прочих премудростях композиторской профессии я узнал благодаря исполнительской практике. Исполнительская практика помогает не только в таких технологических вещах, как выстраивание баланса в партитуре. Но и в более тонких материях. Например, учит чувствовать живое дыхание музыкальной ткани, тонкости взаимодействия инструментов и пр. Композиция исполнительству тоже помогает. Когда ты имеешь ясное представление о форме сочинения не как о сухой схеме, а как о драматургическом построении, знаешь как разные музыкальные материалы внутри сочинения взаимодействуют и к чему это приводит, т.е всю подноготную композиторской работы, играть начинаешь по-другому.

— Недавно Kyiv Contemporary Music Days проводили свои первые международные мастер-классы для композиторов с Жайме Рейшем из Португалии. Ты ведь раньше неоднократно участвовал в подобных мероприятиях. Как ты считаешь, насколько важны подобные воркшопы для становления молодого композиторского поколения и могут ли они быть альтернативой академическим образовательным институциям в сфере музыки?

— Воркшопы полезны чрезвычайно, поскольку избавляют от герметичности образовательной системы. Но они не способны ее заменить. В консерваторском образовании есть важное качество — фундаментальность. Оно дает ту платформу, на которой можно выстраивать свое собственное здание. У консерваторий всего мира, да и вообще учебных заведений, есть и негативная черта. Это, как правило, закрытые системы, живущие по своим законам. Поэтому очень важно ездить на различные мастер-классы и воркшопы. Когда попадаешь на подобное мероприятие, куда собираются талантливые коллеги со всего мира, то понимаешь, насколько много хороших композиторов. Подкованных технологически, осведомленных о контексте. И приходит понимание, что недостаточно быть просто хорошим композитором. В таких лабораториях по-настоящему остро осознаешь, насколько важно художнику иметь свое собственное лицо.

— Артур, у тебя в Петербурге есть свой ансамбль современной музыки, который уже исполнил немало произведений молодых композиторов, в том числе и украинских. Ты мог бы провести какие-то параллели между тем, что пишут сейчас молодые украинские и российские авторы — что у них общего и различного?

— Есть общая черта — отсутствие школы. Не в смысле образования, разумеется. А в смысле какого-то не просто устоявшегося словаря, а устоявшихся канонов сочинения. Это связано с конфликтом советской системы образования, которая до сих пор сохранена практически в неизменном виде, и реальных потребностей. В некотором смысле, российские и украинские композиторы, “проповедники нового” — все сплошь маргиналы, поскольку нащупывают какие-то новые пути. Эта разноголосица меня очень радует. Она несет с собой надежду и ощущение того, что ты живешь в эпоху становления.

— Как у композитора у тебя есть какие-то свои предпочтения? Что тебя на данный момент больше всего привлекает в музыке?

— Мне интересны странности языка. Потому что именно через странность и выражается индивидуальность. Недолюбливаю европейский фестивальный мейнстрим. Как и ленинградский стиль в музыке. Тем не менее, как исполнитель практически всеяден. Единственно, до сих пор не смогу скрипку распилить или сломать.

— Кстати, о скрипке — это ведь едва ли не самый часто употребляемый инструмент в академической музыке уже на протяжении столетий. Как изменилось отношение к скрипке в творчестве композиторов на рубеже 20-го и 21-го веков в сравнении, скажем, с музыкой барокко или романтизма?

— Скрипка еще и довольно консервативный инструмент. И среднестатистический струнник весьма консервативен. Скажем так, как и в случаях со всеми другими инструментами, все что раньше относилось к категории звукового “шлака”, обрело равные права с классическим звукоизвлечением, а вместе с этими правами и свою нотацию. Но, выразительность этого “растрепанного” звука была всегда важна. Очевидно, чрезвычайно важна она была, например, для Паганини. В его 24-х каприсах есть номера, где такой звук является неотделимым от конкретного штриха и одним из средств выразительности. Призвуки, неизбежно возникающие при игре рикошетом в первом каприсе, например, обеспечивают ту броскость и яркость звучания, которая покоряет публику. Паганини, конечно, опередил свое время. Во второй половине 20-го века новая виртуозность становится формообразующей, влияющей на драматургию. А “растрепанный” звук — чуть ли не основополагающей эстетической категорией. Как, например, в каприсах Шаррино, явно содержащих отсылки к Паганини.

— Можно ли будет примеры такого “растрепанного” звучания услышать на твоем концерте?

— Многие пьесы в программе переосмысливают звучание скрипки. Чрезвычайно элегантно, на мой взгляд, это делает Жорж Апергис. Ничего не препарируя, используя исключительно стандартное звукоизвлечение, за счет регистра он достигает удивительных звучаний. Что касается Вольфганга Рима — то это вполне традиционная пьеса в смысле техники. Ее сложно играть так же, как и Чакону Баха, например, но техника в ней — абсолютно классическая. Как и технологические задачи. Георгий Дорохов почти целиком строит пьесу на основе различных шорохов. И тишины. А стоит за этим какая-то “русская тоска”. Препарированная скрипка — у тебя (Адриана Мокану — ред.). Спичка, вставленная под струны добавляет непредсказуемые призвуки и делает звучание дребезжащим, как на некоторых восточных инструментах. Алексей Шмурак спорит с европейским мейнстримом своими “Двумя песнями”, предлагая слушателям простые мелодии, раздробленные, однако, паузами, которые как раз и меняют кардинально тип высказывания. Наконец, пьеса Лены Рыковой “Марионетка” — это театр, где все движения и звуки у исполнителя подчинены воплощению идей механистичности и управления.

— Все произведения. которые ты сыграешь 9-го октября были написаны после 2000-х. Тем не менее, некоторые из них принадлежат перу маститых европейских авторов, другие же написаны более молодыми композиторами. Какова  разница в творческом подходе у представителей разных поколений?

— Есть большая разница, конечно. Авторы старшего поколения демонстрируют устоявшийся стиль письма, уверенно выстраивают драматургию сочинения. Молодые — экспериментируют, ищут себя. Их жест иногда чрезмерно экстравагантен, но за ним скрывается искренность и правда, что-то чрезвычайно важное, о чем они хотят сказать. А этот жест им необходим для привлечения внимания, как некоторые риторические фигуры в ораторском искусстве.

— Когда в прошлом году композитор Сергей Невский приехал на декабрьские Kyiv Contemporary Music Days, в своем интервью он поделился наблюдением, что украинский слушатель немного нетерпелив, непосредственно реагирует и ждет какого-то развития. Как ты думаешь, готова ли будет киевская публика к подобным экспериментам, которые ты представишь на своем концерте?

— Я не отношу себя к категории композиторов и исполнителей, которые могут говорить от лица публики. Могу только сказать, что пьесы, которые представлю в Киеве, играл в Санкт-Петербурге, и принимали их прекрасно. Программа концерта разнообразная, заскучать точно не даст.

— Ты сыграешь свой сольник в центре культурных инициатив “Изоляция”, который до 2014-го года находился в Донецке на заводе звукоизоляционных материалов, а потом переехал в Киев и располагается теперь на территории бывшего судостроительного цеха. Приходилось ли тебе раньше давать концерты в таких необычных локациях?

— Да, в Петербурге мы активно сотрудничали и сотрудничаем с лофтами. Например, несколько концертов мы проводили на площадке “Скороход”, расположенной на территории завода по производству детской обуви. 15-го октября мне предстоит выступать в Москве в культурном центре “ЗИЛ”, бывшем ДК машиностроительного завода, где пройдет премьера нового сочинения Настасьи Хрущевой.

— Сейчас в Украине мы наблюдаем ситуацию, когда альтернативные концертные площадки стали более открыты к современной и новой музыке, чем залы филармоний. Стоит вспомнить концерты агентства “Ухо” с их неординарными локациями на стадионах, в оранжерее или бассейне, или же оркестровые концерты Kyiv Contemporary Music Days в “Мистецьком Арсенале”. Как думаешь, есть ли перспектива у таких альтернативных площадок и может ли новая музыка окончательно туда “переехать”?

— Думаю, что не совсем. Все зависит от руководителей площадок, традиционных или нет. В России мы видим, что, например, Владимир Юровский, возглавивший ГАСО (Государственный академический симфонический оркестр — ред.) им. Светланова пять лет назад успешно пополняет репертуар все новыми и новыми произведениями и учредил должность композитора в резиденции. Не говоря уже о Перми и Теодоре Курентзисе, который регулярно представляет публике новые оперы как западных, так и российских авторов. Существовала должность композитора в резиденции и в Петербургской Филармонии. К сожалению, просуществовала она только два года. В таких случаях нужно анализировать, почему одна инициатива приживается, а другая нет.

— Ты ведь будешь в Киеве впервые. Каковы твои ожидания? Российские коллеги как-то комментируют то, что ты согласился приехать в Украину?

— Я думаю, все будет прекрасно. Конечно, были и те, кто спрашивал, не боюсь ли я. Честно, я не из тех людей, кто считает, что устройство нашей планеты с современными государственными границами — лучшее, что может быть. Культурная идентичность — да, она чрезвычайно важна. Увы, пока еще рано думать о том, что нынешние границы станут пережитком, как и военные конфликты и политические перепалки. Но искусство — в том и есть его преимущество, что оно как раз является тем идеальным миром в моем представлении. Для людей искусства нет государственных границ, они лучше знают истинную цену многим вещам в нашей жизни, но при этом не теряют культурной идентичности, хотя многим хотелось бы утверждать обратное. И, думаю, в сложные времена именно через искусство люди в конечном итоге приходят к взаимопониманию.