5 фильмов года, сказавших новое слово в жанре

Такие фильмы нечасто оказываются в списках лучших, временами — даже остаются практически незамеченными. Зачастую им вольно или невольно отводится роль первопроходцев, ведь за 120 лет любой жанр кинематографа обзавелся угрожающим инструментарием канонов и неписанных правил. Механизмы Прокрустова ложа формировались постепенно и вместе, а изживать их приходится по отдельности, кропотливо создавая прецеденты, которые часто оборачиваются массовым недовольством или кассовым провалом, ведь зритель — всегда консерватор. Но этой пятерке (и в особенности тайному шестому пункту) повезло больше обычного: видимо, ревизия культурных и социальных векторов благотворно отразилась на адептах кино по обе стороны экрана. Зерно упало в уножеванную почву — ждем всходов в 2016-ом.

Как «Безумный Макс» отсылал к словарю

Не заумными пассажами, конечно — боевиков, где герои вдруг начинают не к месту изрекать концентрированные банальности под видом судьбоносного разговора, уже и так наплодилось более чем достаточно. Творение Джорджа Миллера хорошенько встряхнуло аудиторию, заставив вспомнить (или же найти в помянутом словаре) значение жанра «экшн». Его законы предполагают не только обилие действия, на что намекает дословный перевод названия, но и самодостаточность мотиваций, которые не должны зависеть от вменяемости сюжета. Ударная драматургия «Макса» — тот случай, когда литературный сценарий занял несколько страниц крупным шрифтом, а вот режиссерский наверняка разросся до пухлой томины. Многим приключенческим фильмам будто неловко за свое низкое происхождение, потому они то и дело норовят залезть на чужую территорию, но «Безумный Макс» не из таких и это прекрасно: наверняка среди неизбежных эпигонов найдется парочка достойных.

«Убийца»: Восток – дело медленное

Парадоксально, но учитывая регалии этого фильма, его смело можно считать самой незаметной премьерой года: несмотря на Каннский приз за режиссуру, «Убийцу» посмотрела лишь горстка поклонников азиатского кино, да и часть тех недоуменно пожала плечами. Уся, жанр, в котором историзм переплетен с ненавязчивым и как бы естественным применением магии, ныне малоизвестен – и мало кто припомнит, что его элементы использовал Тарантино в дилогии «Убить Билла». В свое время уся немало поспособствовал азиатской новой волне, некоторые его образчики идут не в пример дольше «Убийцы» – но, кажется, в неторопливости повествования среди представителей жанра равных ему нет. Созерцательная эстетика китайского эпоса здесь причудливо переплелась с редкими схватками, снятыми сколь зрелищно, столь же и отстраненно  (режиссер использует крупные планы так же, как истинный мастер кунг-фу – свое умение: редко и лишь по необходимости). Такой реверанс «медленным нулевым» вряд ли хоть как-то отразится в массовом кино, зато наверняка будет иметь солидное влияние на авторское.

Покорение «Эвереста», бессмысленное и беспощадное

С «Эверестом» сложилась неоднозначная ситуация: в американском прокате он выступил более чем скромно, даже не перекрыв весьма умеренный бюджет, зато оторвался на мировых сборах. Вероятно, так же разделится оказанное им влияние – прижимистые голливудские продюсеры зарекутся делать блокбастеры, где герои, вопреки всем канонам, гибнут и калечатся уже после достижения заветной цели, а более стойкие к экранным страданиям европейцы возьмут эпик Бальтасара Кормакура на вооружение. Очень странно так говорить о «фильме выживания», но картина предлагает куда больше вопросов, чем ответов: например, банальное «Зачем лезть на Эверест?» так и повисает в воздухе зловещей недосказанностью, ведь вдохновленные речи персонажей убеждают куда меньше отмирающих конечностей и замерзших насмерть людей. К тому же важно помнить, что «Эверест» сделан в IMAX-формате, а значит, позиционируется как фильм, снятый с высокой степенью достоверности. Пожалуй, впервые эта достоверность столь мощно обернулась против зрителя, выбивая из зоны комфорта и заставляя ежится в креслах от фантомного холода. В массовом кино такая репрезентация производит сильный эффект, но оставляет по себе странное ощущение. Как будто заведенная для потехи собачонка внезапно оскалилась и напомнила струхнувшему хозяину о своих зубастых предках.

Еще раз про «Любовь»

Я уже писал большой материал о новом фильме Гаспара Ноэ, так что здесь лишь воспроизведу часть тезисов. Кинематограф, следуя тенденциям, с которыми ныне умеренно борется даже Голливуд, в какой-то момент очень уверенно стал на путь гламуризации и художественных недомолвок – примерно тех же, о которых говорил герой Андрея Миронова, изображая монтаж в «Человеке с бульвара Капуцинов». В результате большой экран частенько оперирует собственными представлениями о реальности, ставшими притчами во всех языцех и поводами для многочисленных насмешек. После секса простыня на героях приобретает г-образную форму, укрывая мужчину по пояс, а женщину – по плечи; патроны никогда не заканчиваются; людям сразу по пробуждении достаточно лишь слегка поправить прическу; гамбургеры имеют идеальную форму и никогда не разлезаются во все стороны – думаете, все это лишь о массовом кино? В большинстве своем – да, но никто не отменял взаимопроникновение жанров, ныне актуальное, как никогда (для наглядности приведу в пример лауреатов фестиваля «Сандэнс» за последние несколько лет или, скажем, фильмы Дэвида Финчера).

Это, конечно же, не означает, что каждую мелодраму необходимо снабжать сценами, граничащими с порнографией, однако для искусства важно хотя бы иметь такую возможность. Тут-то и выясняется, что с правдивой репрезентацией традиционных (и даже банальных – именно таковой оказывается история любви Мёрфи и Электры при беспристрастном рассмотрении) гетеросексуальных отношений шаткое положение дел близится к плачевному и без всяческих запретов. Секс на экране регулярно становится скандалом (собственно, это не миновало и «Любовь») и сам по себе как будто не имеет никакой ценности. Потому подают его либо в комплекте с однополой любовью и изощренными визуальными метафорами («Жизнь Адель»), либо с эпатажем всех мастей («Нимфоманка»), либо же завернутым в обложку нонконформистского протеста («Последнее танго в Париже», «Стыд» и всякое иже с ним). Опять же, ничего плохого в этом нету – но где же базис? Именно его и попытался создать Ноэ, перенеся на экран усредненный культурный опыт всех любовных историй, но снабдив «теми самыми» деталями. Впрочем, не выходящими за рамки: как отмечали многие критики, секс в «Любви» довольно скучный – само собой, ведь пара на экране занимается им для себя, а не на радость истосковавшемуся по пикантностям зрителю. Повторюсь: вовсе необязательно, чтобы каждый фильм содержал натуралистичные совокуплению или что-нибудь в том же духе, но уже создания прецедента приводит в тонус устоявшиеся (застоявшиеся?) стандарты. И – ура, прецедент все же создан. А мы уж и не чаяли.

«Господин Никто» пишет «Новейший завет»

И, увы, делает это не очень хорошо. Кажется, только ленивый не упрекнул комедию Жако ван Дормеля в неровности и ходульности, но к перечню грехов стоит добавить еще и претенциозность. Создается впечатление, что, вписывая в сценарий смачные моменты наподобие неумытого Бога в пижаме или апостола, влюбленного в гориллу, режиссер хихикал и потирал ручки, не задумываясь, как это все будет смотреться на экране. В действительности же очень малое количество гэгов любой комедии можно пускать на самотек, положившись на то, что эдакие ситуации сами продадут себя, как горячие пирожки. Но позитивному влиянию драматургические просчеты не помеха. Точно так же, как в мелодрамах утаиваются слишком уж откровенные эпизоды из жизни пар, а в напряженных приключенческих лентах героям положено оставаться в живых, чтобы компенсировать нанесенный зрителю ущерб, комедии стараются лишний раз не затрагивать тему религии, лишь временами произнося недозволенную шутку и сразу млея от собственной смелости. «Новейший завет» же обстебывает христианские догматы, абсолютно не стесняясь (хотя есть один интересный нюанс – Иисус по-прежнему классный парень без всяких «но») и, возможно, своим успехом развязывает руки комедиографам всех народов. Учитывая, что войны и насилие на религиозной почве никогда не переставали быть острой темой, здоровый сарказм со стороны самого массового из визуальных искусств может прийтись как нельзя кстати.

Бонус: «Такси», видеорегистратор и Золотой Медведь Джафара Панахи

Конечно, не стоит забывать, что Берлинский кинофестиваль – самый политизированный смотр Европы, а Панахи – режиссер, неоднократно подвергнутый репрессиям в родном Иране и снимающий кино вопреки судебному запрету. Но назвать победу «Такси» политической язык не поворачивается: все, кто видел фильм, подпали под очарование его изящного минимализма и тонкого трагикомичного юмора. Важно помнить, что бюджета у картины по очевидным причинам не было вовсе, камерой служил видеорегистратор, а освещение ради маскировки было заменено самодельным люком в крыше такси. Возможно, это самый простой и полезный урок из всех, которые преподал нам 2015 год в кино: по-настоящему хороший фильм можно сделать и на коленке. В конечном счете, это вопрос не денег, а таланта.